и что нельзя беречься.

обыкновенная суббота, морозное утро, солнце сквозь крыши домов просвечивает. обыкновенная суббота, а потом вечер, и город весь в снегу, и метель такая прозрачная, призрачная, мягкая. а потом зал, полупустой вначале, освещенный на треть,  с тишиной неровной и креслами в десятки рядов. пять минут, десять, пятнадцать; шум нарастает постепенно, как будто бы кто-то невидимый медленно-медленно поворачивает ручку громкости старого радио вправо; все громче и громче, шорох, скрип, разговоры, шаги. и вдруг голос. этот голос. приглушенный, бархатный, теплый. и темная сцена, где луч прожектора вспыхивает, освещая микрофонную стойку, почти на самом краю. и человек. один. он говорит, он читает стихи, и глаза его становятся все серьезнее  и серьезнее, и руки сами по себе сжимаются в кулаки вдруг резко, и замечаешь, и видишь так отчетливо, что внутри у него закипает ярость, неотвратимая, горячая, бессвязная, безрассудная, ярость такой силы, что слезы на глазах. и ты, и ты вдруг так же, неосознанно, в ту же секунду, сжимаешь руки, и едва не вскрикиваешь от боли. опускаешь глаза вниз - а там царапины на ладонях и кровь. он говорит и сбивается, замолкает и подбирает слова; несколько секунд, но кажется будто бы час, и стоит такая тишина глубокая, что ничем не нарушить бы, что еще бы чуть-чуть. и он начинает снова, громко, сбиваясь, торопясь, словно еще секунда - и кончится весь воздух. словно если вдруг остановиться - то мир рухнет, исчезнет, здесь же, сейчас же. он торопится, он говорит, глотая слова, не заканчивая, прерываясь, словно боясь не успеть, словно по ступенькам, перешагивая через одну или несколько сразу, оступаясь, падая и поднимаясь снова. все это, все это настолько хрупко, сиюминутно, безгранично, что не описать. когда голос начинается шепотом едва различимым, а потом меняясь мгновенно, перерастает в гром неслыханной силы, раскатами ударяясь о стены - как об этом рассказать, как передать? и ты сидишь, и бросает в дрожь, как если бы тебя под лед опустили резко; окатили холодной водой, и никак не можешь оправиться, едва дыша и не пытаясь скрыть слез.
свет загорается снова, ярче прежнего, постойте, конец? нет, еще нет, пожалуйста, не так быстро. пожалуйста, еще несколько минут. смотреть бы. слушать бы. но он уходит, закончилось, а внутри тебя все еще звучат и звенят эти гулкие стихи, острые, горячие, горькие, стремительные; что дальше? это так, словно с тебя сняли покрывало, словно вытащили из дальнего угла шкафа, наполовину сломанную, неприметную, полузабытую - и оттерли пыль.
два часа на всю жизнь. бесконечное спасибо
вам, константин аркадьевич райкин.